— А дальше все то же. Наследник все по его примеру делал. Слово, что Ахлыг разным людским государствам дал, он держал лет шесть-семь, не больше. А потом как раз новые воины подросли. И все по новой началось. Так что те, кто своей разумности радовались, потом все одно оркам в котел попали. В те времена они с нашим родом куда как меньше церемонились… Так и образовалась земля Глыхныг. И стоит она ныне непоколебимо. — Он замолчал. Все сидели, оглушенные услышанным.
Спустя некоторое время Арил спросил:
— Слушай, ватажный, а мне сказывали, что люди имеют право находиться внутри стен Ахлыг-Шыга только до заката солнца.
— Ну да, — кивнул тот.
— А как же загоны?
— Так там разве люди? Там — доброе мясо.
Арил помрачнел и посмотрел искоса на плащи, которыми укрылись Трой и Крестьянин. Он не сомневался, что его побратим и господин слышал каждое слово, произнесенное у костра. И потому решил переменить тему.
— А что, те испытания, про которые ты рассказывал, по-прежнему обязательны для тех, кто собирается стать вождем орков?
— Да не, — ватажный махнул рукой, — ну кому они теперь нужны-то? Теперь они сами себе хозяева. Никакие боги им не указ. Нонича они сами себе вождя избирают. Какого захотят…
Утром следующего дня Трой и Крестьянин поднялись, демонстрируя, что вчера шибко устали (что, в общем, было не такой уж неправдой) и за ночь так и не успели как следует отдохнуть. Что для новичков было совершенно естественным.
День прошел так же, как и предыдущий. А на ночевку они остановились в виду стен Ахлыг-Шыга. Столица орков располагалась не на берегу реки, как построили бы город люди, а почти в пол-лиги от нее. И прямо в центре кольца ее стен вздымалась вверх скала храма…
Перед ужином Трой и Крестьянин старательно показывали, как сильно они устали, и сразу после похлебки завалились на кучи травы, которые предварительно подготовили чуть в стороне от остальных. Чтобы, мол, свет и разговоры у костра не мешали отдыхать. Арил еще посидел у костра и почесал язык с бурлаками. Но на этот раз ватажный не рассказал ничего интересного, да и планы на вечер и ночь не предусматривали долгого сидения у костра, так что через некоторое время он отошел к месту, где уже темнели фигуры спящих Троя и Крестьянина. Там он некоторое время довольно шумно устраивался, ворчал на Крестьянина, требуя подвинуться и убрать руку, и на Троя, чтобы тот отодвинул ногу. Бурлаки даже не догадывались, что ни Троя, ни Крестьянина на месте уже давно не было…
К стене Ахлыг-Шыга Трой и Крестьянин подползли, когда уже совсем стемнело. Они воспользовались засохшим руслом ручья, видимо, наполнявшегося только в то время, когда над Ахлыг-Шыгом шли затяжные осенние дожди. Однако шагов за сто от стены русло резко поворачивало влево и исчезало где-то в стороне. Так что воспользоваться им, чтобы приблизиться к стене вплотную, было невозможно. Впрочем, даже если бы русло протянулась до самой стены, Трой вряд ли продолжил бы двигаться по столь явному пути подхода. С орков станется усыпать дно ручья железными или, что еще хуже, стеклянными «яблоками». И не заметишь, как руки располосуешь…
Около часа оба лежали, тщательно изучая все, что происходило на стене, и обмениваясь только легкими, едва заметными касаниями рук и едва различимым во тьме шевелением губ. А затем Трой, кивнув Крестьянину, который должен был дождаться Арила, осторожно двинулся вперед.
Орки видят в темноте гораздо лучше людей, хотя, конечно, хуже, чем днем, поэтому сейчас ночная темень была для Троя скорее помехой, чем подспорьем, ибо заставляла двигаться так, будто вокруг был белый день, и в то же время напрочь скрывала канавы, камни, кусты, могущие послужить защитой от сторожкого взгляда. Так что вплотную к стене он подобрался лишь через полчаса после того, как выбрался из засохшего русла. Припав к стене ухом, он некоторое время вслушивался в камень, а затем осторожно размотал тонкую, но прочную веревку и обвязался ею вокруг пояса. После чего снял сапоги, размял пальцы, глубоко вдохнул и начал осторожно карабкаться по стене.
Наверх он взобрался довольно быстро. Похоже, стена была выстроена довольно давно и с той поры не особо ремонтировалась, так что края каменных блоков, из которых она была сложена, от времени, ветра и дождей выщербились, и потому пальцам рук и ног было за что цепляться.
Прочно устроившись между двумя зубцами, Трой осторожно высунул голову и огляделся. Часовые, маячившие шагах в шестидесяти по обе стороны от того места на стене, где сидел Трой, похоже, ничего не заметили. Он отвязал веревку от пояса и привязал ее к зубцу, после чего тихонько дернул ее, подавая сигнал остальным, а сам выскользнул из-за зубца и, распластавшись на стене, осторожно заглянул за ее внутренний край.
Алхыг-Шыг был освещен крайне скудно. Но света редких факелов вполне хватало на то, чтобы более-менее разглядеть столицу орков и главный город земли Глыхныг. Он был куда меньше Эл-Северина. Алхыг-Шыг был даже меньше Большого города. И, как и рассказывал ватажный, представлял собой, по существу, выполненное в камне стойбище орков. Потому что даже дома тут были в большинстве своем одноэтажные и круглые. Кое-где они перемежались загонами для людей и двух-, трехэтажными строениями непонятного назначения. Наверное, именно о них говорил ватажный, что там камлают шаманы. А в самом центре Ахлыг-Шыга высилась скала. И вокруг нее змеилась ярко освещенная факелами узкая извилистая лестница, вырубленная прямо в ее теле. Эта лестница вела на самую вершину скалы, на которой, открытые всем ветрам и дождям, вздымались вверх грубо отесанные орочьими лапами столбы древнего храма Шыг-Хаоры. Трой несколько мгновений вглядывался в причудливые изгибы лестницы, а затем шепотом выругался. Потому что факелы, ярко освещавшие лестницу, держали стоящие на каждой ее площадке в торжественном молчании воины-орки. Все оказалось зря, им НИ ЗА ЧТО не проникнуть в храм…
Глава 6
Сегодня Беневьеру опять не спалось. Впрочем, скорее было бы удивительно, если бы хоть какому-то человеку хорошо спалось в Ахлыг-Шыге. Уж слишком нечеловечьим было это место. Даже не просто нечеловечьим, а прямо-таки враждебным всему человеческому.
В столицу земли Глыхныг Беневьер попал неделю назад после довольно долгого, но не очень обременительного путешествия по местным городам и весям. Двигались они хоть и пешком, но не торопясь, кормежка везде была вполне сносной (хотя он не сразу привык к местной кухне), так что особой усталости Беневьер не чувствовал. До тех пор, пока на горизонте не взметнулась вверх скала храма, опоясанная стеной Ахлыг-Шыга…
Первую ночь по прибытии Беневьер провел в стойбище напротив восточных ворот. Его поместили в шатер, занимаемый человеком-писцом. Вернее, он был не только писцом, но еще и хранителем Большой дорожной печати, которая ставилась на все сопроводительные документы гонцов или иных лиц, следующих куда-то по личному повелению властителей Ахлыг-Шыга. Чуть позже Беневьер понял, что, скорее всего, ему доверили эту печать потому, что орки воспринимали этого преданного им не только душой, но и самым последним ноготочком человека просто как удобный и надежный инструмент — вроде как стило или перо с печаткой на другом конце. И удобно — все под рукой, и надежно — не потеряешь. Но сам писец рассматривал это как знак особого доверия и собственной великой значимости.
Когда их представили друг другу, на лице этого глыхныгца нарисовалась уже привычная Беневьеру смесь благоговения и презрительности. Благоговения перед своими хозяевами, которым отчего-то был особенно важен этот странный чужеземец, и презрения (хоть и замаскированного слащавой улыбкой)… потому что ну чего еще заслуживает тупой чужеземец?
К удивлению Беневьера, большинство людей в этом стойбище оказались вполне себе нормального телосложения. Как выяснилось, вообще с телосложением дело обстояло так: орки установили стандарт веса одной подушной подати. И если избранные в качестве таковой его не набирали, они были вправе потребовать добавки. Иногда, если недобор был небольшим, орки ограничивались ногой или парой рук, но чаще всего просто забирали еще одну особь. По своему выбору и вне установленной окружным советом очередности. Да и те, кто отдавал руку либо ногу, вполне могли показать недобор, уже когда подходила их очередь, и тогда оркам вновь потребовалась бы компенсация. Что было бы крайне несправедливо по отношению к членам общества, забранным орками вне своей очереди, поскольку нарушались все демократические нормы и правила, свято соблюдаемые окружными советами при установлении очередности. Поэтому считалось святым гражданским долгом каждого подданного земли Глыхныг весить не меньше, чем требуется оркам. И чем больше был вес гражданина, тем большим уважением он пользовался, поскольку это явно подтверждало его высокую гражданскую сознательность и приверженность базовым жизненным ценностям родной земли. Так что детей тут начинали откармливать с детства, и часто ребенок уже лет в десять-четырнадцать весил больше, чем в империи весил взрослый сорокалетний мужчина.